Анна Ахматова чистит селедку.
Ее брови протестуют.
Ее тело покачивается.
Ей хотелось бы:
не думать;
Сартра почитывать;
отобрать автомобильчик у Лили Брик;
получить красивый крест на Новодевичьем.


Селедка думает: Анна Ахматова! Какая правильная честь!
Убили, открыли, обмыли, посмотрели внутри и снаружи  —  что может быть лучше служения великой цели?


Гумилев думает: меня зовут Лев, стало быть, я симулякр.
Не бывать мне в Африке, не встречать дочь молодого вождя, не видеть глубоких, но неуклонно мелеющих озер. И как теперь быть с жирафом?
Тоска без начала. Никакой пассионарности.


Ночь опускается. Опускается  —  и пьет чернила. Она не умеет думать.

Перейти к записи